Почему не всякое хищение АВТОКАСКО признает страховым случаем?
Подписаться на раздел|
Хозяйственный суд отказал в удовлетворении исковых требований о взыскании страхового возмещения за похищенный автомобиль, предоставленный внаем, на которое истец претендует в соответствии с договором добровольного страхования по системе Каско. Отказ продиктован тем, что способом хищения стало мошенничество (это следует из обвинительного приговора). А поскольку в утвержденных страховщиком Правилах добровольного страхования, далее – правила страхования, в определении понятия криминогенного «страхового случая» значатся грабеж, разбой, кража и угон, но не значится мошенничество, постольку якобы отсутствуют основания для возмещения ущерба. Ориентируясь на объективную сторону преступления, хозяйственный суд посчитал излишним исследовать прочие существенные обстоятельства, имеющие значение для правильного разрешения экономического спора. В том числе относящиеся к законодательному регулированию страхования, включая страховой интерес истца (страхователя). Скорее всего, ст. 106 Хозяйственного процессуального кодекса Республики Беларусь (ХПК РБ) применена неправильно. Она исключает необходимость доказывания обстоятельств, закрепленных вступившим в законную силу судебным постановлением по другому делу, при рассмотрении дела с участием тех же лиц (ч. 2). Также не подлежат доказыванию обстоятельства в отношении конкретных деяний и лиц, их совершивших, вытекающие из приговора (ч. 3). В рамках уголовного (этому процессу свойственна состязательность, также как и цивилистическому) и гражданского искового производства в суде общей юрисдикции спор о факте мошенничества – одна из составных частей разбирательства. Вместе с тем на основе установленной истины только лишь об этом факте невозможно объективно разрешить спор о праве [получения страховой выплаты]. Вообще-то отсутствует тесная процессуальная причинно-следственная зависимость между судебной констатацией хищения (постановлением приговора) и разрешением спора, подведомственного хозяйственному суду. Иначе получается некая неосновательная «уголовная преюдиция» – обязательное предварительное разрешение (предрешенность) правового вопроса о составе преступления, обуславливающего альтернативные перспективы экономического спора. Предположим, что рассматривать такое дело надлежит сообразно исходу «смежного» криминального процесса. А если подозреваемый скрылся от следствия либо, в связи с его смертью, дело прекращено производством по нереабилитирующим основаниям (п. 7 ч. 1 ст. 29 Уголовно-процессуального кодекса Республики Беларусь, далее – УПК РБ) либо вообще завершилось оправдательным приговором за недоказанностью участия обвиняемого в совершении преступления (п. 3 ч. 1 ст. 357 УПК РБ)? Кроме того, де-юре не исключено возобновление дела в соответствии со ст. 418 УПК РБ по вновь открывшимся обстоятельствам, касающимся постановления заведомо неправосудного обвинительного приговора, с последующей реабилитацией осужденного. Если при прочих равных в такой ситуации экономический спор все равно должен быть рассмотрен по существу, становится ясно, что предполагаемая выше детерминированность является случайной. Если же хозяйственный суд отказывается всесторонне и подробно рассматривать гражданское дело, в зависимости от вынесенного приговора, фактически это равносильно его самоустранению от выполнения специфических задач органа экономического правосудия. Уголовно- и хозяйственно-процессуальное правоприменение не настолько взаимообусловлено, как может показаться. Иначе спор о факте в уголовном производстве должен был бы прекращаться при наличии спора об имущественном праве, разрешаемом в исковом порядке (обратное позволяло бы игнорировать иски за ненадобностью). Доказанность хищения как такового не предрешает результат гражданского дела. Разумеется, только уголовный суд сообразно его исключительной компетенции квалифицирует преступление. Тем не менее оно и в рамках экономического спора тоже нуждается в юридической оценке, чтобы сделать вывод о порождаемых им гражданско-правовых последствиях. В противном случае хозяйственный суд заодно пренебрегает судебным толкованием особенностей договора, ненадлежащее исполнение которого является предметом спора. Положение о страховой деятельности в Республике Беларусь, утвержденное указом Президента Республики Беларусь от 25.08.2006 № 530, определяет «страхование» как договорные отношения, направленные на защиту законных имущественных интересов. Условия договора сформулированы в соответствующих правилах, согласованных страховщиком с Министерством финансов Республики Беларусь. То есть страхователь не правомочен влиять на содержание этого локального нормативного акта, существующего для него как данность, рассчитанного на неоднократное применение неограниченным кругом лиц. В подтверждение заключения договора выдается полис, согласно п. 2 ст. 830 Гражданского кодекса Республики Беларусь (ГК РБ). В нем непосредственно детализированы существенные особенности страхования. В полученном истцом полисе в качестве события, при наступлении которого страховщик обязан произвести выплату, прямо названо хищение (родовое понятие) без каких-либо изъятий и дополнений. Отсюда следует, что любое хищение, хотя бы и в результате обмана или злоупотребления доверием (мошенничество), – это страховой случай. Однако ответчик не соглашается с таким доводом, ссылаясь на Правила страхования, где лишь в разделе «Общие положения» однажды упомянуто хищение в более узком смысле, чем предусмотрено уголовным законодательством. В то же время в них нет ни одной императивной нормы, которая сужала бы дефиницию «страховой случай» в зависимости от способа хищения «при тайном незаконном завладении имуществом». Страхователи первоначально не придают значения этому обстоятельству в силу того, что не обладают специальными знаниями в области права. (Либо, наоборот, будучи осведомленными, удовлетворяются текстом полиса в этой части.) Страховщик также не заостряет на этом их внимание. Учитывая, что страхование допустимо в пользу третьего лица, которому передается страховой полис, этот заинтересованный субъект наверняка поневоле окажется в информационно-правовом нокдауне. В частности, поскольку его имущественный интерес не подкреплен знанием о том, насколько по-своему страховщик трактует хищение. Такой порядок – не что иное, как введение в заблуждение выгодоприобретателя посредством оставления его в неведении. И лишь тогда, когда ему отказывают в страховом возмещении, подобное недоразумение раскрывается. Если же роковое событие не происходит, он и далее неосмотрительно полагается на страхование, отчасти напрасно уплачивая страховые взносы (премии) нарастающим итогом. Тем самым имеются признаки того, что на стадии заключения договора ответчик замалчивал с выгодой для себя некоторые детали страхования. Это можно расценить как злоупотребление правом, любые формы которого запрещены п. 1 ст. 9 Гражданского кодекса Республики Беларусь (ГК РБ). Кроме того, страховой случай обычно описывается путем указания событий, наступление которых влечет страховую выплату, а также, напротив, не признаваемых страховыми. (Подавляющее большинство страховых операторов называют собственно хищение без какой-либо расшифровки.) Вскрытие подобного противоречия между полисом и Правилами страхования имеет существенное значение для правильного разрешения дела по существу. Это разночтение надлежит истолковать в пользу страхователя, если ранее оно не было предотвращено страховщиком посредством недвусмысленной терминологии ad hoc (для настоящего случая). Общий суд в ходе названного разбирательства руководствовался законодательными аспектами преимущественно уголовно-правового свойства, то есть относящимися к ведению публичного права. А именно решающее значение возымело признание факта мошенничества, а также буквальное влияние этого фактора на формирование внутреннего убеждения суда при оценке доказательств о праве истца на страховое возмещение (ч. 1 ст. 241 ГПК РБ). Хозяйственному суду надлежало прибегнуть к углубленному гражданско-правовому анализу собственно экономического (предпринимательского) оборота. То есть полнее использовать потенциал частного права с учетом разграничения специализации судов (абз. 2 ст. 109 Конституции Республики Беларусь; ч. 2 ст. 5 Кодекс Республики Беларусь о судоустройстве и статусе судей). Притом надо учитывать, что хищение путем мошенничества – это посягательство не только на собственность, но и на личность собственника (иного правообладателя). Он подвергается психической обработке, в отличие от грубо насильственных способов хищения, побуждающей его неадекватно воспринимать сомнительную личность или действительные намерения второй стороны, как при обмане, который служит средством (инструментом) мошеннического завладения имуществом. Но при выбытии застрахованного имущества из его владения наймодатель не должен был и не мог распознать преступные устремления. Даже сам посягавший на вещь осознавал завуалированность своего корыстного замысла, хотя и действовал явно. Можно сказать, инцидент покрыт был мраком тайны. Так, арендатор не обязан подтверждать свое право нанимать автомобиль. (В порядке сравнения методом от противного можно привести пример подлога документов, якобы дающих право на получение государственной пенсии; то есть имущественного права, которому соответствует встречная обязанность другой стороны.) Поэтому наймодателю (истцу) юридически безразличен вопрос о том, какими качествами и правомочиями обладает потребитель. В придачу договор проката – публичный (п. 3 ст. 597 ГК РБ). С любым обратившимся за получением автомобиля полагается вступать в гражданскую сделку, подавляя в себе безотчетные сомнения в честности нанимателя. Остается исходить из презумпции добросовестности и разумности контрагента, что предусмотрено абз. 7 ч. 2 ст. 2 ГК РБ. Это не означает обоюдного признания друг в друге исключительно положительных нравственных качеств. Такие отношения (личные психические) не могут складываться на основе нормативного предписания. Тем более если они являются прецедентом, казусом («впервые вижу»), как в рассматриваемом случае. Для заключения договора имеет значение также дееспособность потребителя. Известно, что в предварительном и судебном следствиях не установлена его неспособность приобретать своими действиями и осуществлять гражданские права и создавать себе обязанности (ст. 20 ГК РБ). Значит, наймодатель и в этом обстоятельстве не заблуждался. Кроме того, он предоставляет автомобили в аренду (код 7110 ОКРБ 005-2006 – общегосударственный классификатор видов экономической деятельности) на свой риск и под свою имущественную ответственность (ч. 2 п. 1 ст. 1 ГК РБ). Этот вид обязательств не основан на доверии, например, как сделка пожизненного содержания с иждивением (ст. 572 ГК РБ). Правда, предоставление автомобиля напрокат в целях его непосредственной эксплуатации нанимателем подразумевает, что у того имеется специальное право на управление транспортным средством. Однако ни это право как таковое, ни необходимость его подтверждения тоже не равнозначно признанию за этим лицом высокоразвитого правосознания. Иными словами, с учетом норм гражданского законодательства, передача во владение и пользование предмета найма не обусловлена доверчивостью наймодателя, которой будто бы воспользоваться недобросовестный потребитель (то есть доверие между ними – фикция). Исходя из вышесказанного, способ хищения находившегося в распоряжении истца автомобиля ближе к краже по субъективной стороне преступления, чем к мошенничеству (ст. 209 УК РБ). К тому же законодательство не исключают совершения кражи лицом, недобросовестно пользующимся доверием потерпевшего. Например, если последний застанет кого-либо при попытке тайного завладения его имуществом (ст. 205 УК РБ), он понимает противоправность поведения виновного. Здесь же совершена обычная операция в рамках хозяйственной деятельности, которая не могла быть не осуществлена. Значит, не было никакой необходимости втираться в доверие или по иному вводить в заблуждение арендодателя, соответственно – обманывать. По крайней мере, тут не идет речь о предъявлении сфальсифицированного удостоверения личности и т.п. Кроме того, истец осуществляет предпринимательскую деятельность, прибегая к имущественному страхованию в целях своей финансово-экономической безопасности («законный интерес»). Стало быть, страхование обеспечивает некоторую предсказуемость экономического оборота, а также гарантирует восстановление нарушенных имущественных прав. Одновременно страховые организации доступными единственно им методами воздействуют на нарушителей этих прав, в том числе через суброгацию. Избирательное исключение из-под страховой защиты отдельных случаев, связанных с хищением автомобиля, провоцирует дестабилизацию экономического оборота, в виктимологическом смысле повышает уязвимость страхователей. Они оказываются предоставленными самим себе в противостоянии преступлениям против собственности и порядка осуществления экономической деятельности. Конечно, государственные органы правопорядка при отправлении публичной функции борьбы с хищениями преследуют цель обеспечения исполнения обязательств, возникающих из деликта. Однако цель эта является вторичной по отношению к изобличению, наказанию и исправлению преступника. Хозяйственный суд не может отстранять эти соображения на второй план, тем самым снижая эффективность экономического правосудия. Поэтому, не ограничиваясь малоубедительным в данной ситуации принципом преюдициальности, должен подвергнуть полному исследованию обстоятельства дела и имеющиеся доказательства, руководствуясь нормами материального и процессуального права. Так произошло в аналогичном споре, но вынесенное в пользу страхователя судебное решение опротестовано в порядке надзора по линии Высшего хозяйственного суда Республики Беларусь. И все-таки потерпевший не исчерпал правовых возможностей в отстаивании своих гражданских прав перед страховщиком. Согласно п. 4 ст. 11 ГК РБ, защитить их можно в отдельном исковом производстве путем заявления требования о недействительности оспоримой сделки. А именно совершенной под влиянием заблуждения относительно ее предмета, оказавшегося менее значимым для страхователя в сравнении с ожидаемым. Часть 2 п. 2 ст. 179 ГК РБ позволяет претендовать на возмещение причиненного реального ущерба, если вторая сторона недобросовестно способствовала этому заблуждению, имеющему существенное значение. Причем среди пороков воли (волеизъявления), предопределяющих недействительность сделок, законодатель обособил от заблуждения обман (ст. 180 ГК РБ). Это демонстрирует, что не обязательно умышленно искажать представления партнера о составных элементах контракта, достаточно умолчать что-то, чтобы потом понести за это ответственность. Возможно, лаконичность полиса в описании страхового события объясняется, во-первых, намеренным сокрытием важной информации, во-вторых, незнанием ответственным работником разных составов хищения или, в-третьих, его невнимательностью, в-четвертых, экономией места в бланке… Как бы то ни было, допущена небрежность, послужившая ошибочному восприятию страхователем обеспечительного потенциала сделки. Наряду с этим заблуждению могло содействовать также доверие к страховщику, прошедшему лицензионный контроль, обладающему позитивной репутацией, которая в рамках договорной дисциплины является юридической категорией. В этом смысле природа страхового договора может быть изучена по аналогии с вышеизложенными подходами к договору проката и отношениям его участников. Чтобы не смешивать преюдицию как обязательную предпосылку следующего правового действия (см. ст. 32 УК РБ) – скажем, квалифицирующим (отягчающим вину) признаком служит рецидив – с предрешенностью обстоятельств «в отношении действий и лиц» (всего-навсего состоявшаяся доказанность), последнюю будем называть преюдициальностью.
|
|
|
